Они научились прятать имущество, а государство “не научилось” его искать
Прогремевший на весь свет дворец новоиспечённого зам.начальника ГИБДД Ставропольского края Алексея Сафонова, которого доказательство подозревает в крупной взятке, написан на его сожительницу. Поэтому в декларации о капиталах и имуществе, которую г-н Сафонов как юридическое личико довольно низкого ранга подавал ежегодно, никакого дворца не было. Возникает вопрос: зачем вообще все эти декларации, если мало-мальски приближенного к реальности восприятия об уровне блага чиновников, милиционеров и парламентариев они не дают?
Об этом мы побеседовали с аналитиком в отрасли искоренения коррупции, академиком Свободного института Еленой ПАНФИЛОВОЙ.
СПРАВКА “МК”
Антикоррупционное судопроизводство просит от нижайших должностных лиц, чиновников и милиционеров начиная с определенных должностей ежегодно подавать обстоятельные донесения о денежном доходе, его источниках, ликвидных бумагах, конвертах облигаций и долях в уставном капитале неодинаковых фирм и банков, недвижимости (и той, что в собственности, и той, что в субаренде или бесплатном пользовании), а также о грузовых средствах. Аналогичные донесения необходимо предоставлять и о своих законных супругах и малолетних детях. Широкой публике предъявляют лишь предельно обобщенные данные: мы видим лишь существенную деньгу денежных доходов за год, без разъяснения их источников, об обьектах недвижимости сообщается лишь площадь участка, дома или квартиры и странтраница их нахождения, а о конвертах облигаций и колличестве счетов мы не понимаем совсем ничего.
— Когда возбуждается первое судебное дело против первого мэра или правоохранителя, мы узнаем, что предъявленное в декларациях — лишь вершина айсберга, а недвижимость и компании совершенно законно переписаны на свата, брата, деда, отца, любовницу. Есть ли смысл и дальше перевести тонны бумаги на ту фальшивую антитеррористическую меру?
— Смысл есть, и он никуда не девается от всех этих историй. Но декларирование заключается из трех элементов: подача резолюций проверяющим органам, публикация резолюций и проверка резолюций. В той системе, как она у нас создалась начиная с 2008–2009 годов, четвёртый и первой элементы работают: декларации подаются, они публикуются. Но вот четвёртый элемент, качественная проверка, очевидным образом не заработал. И неудивительно, потому что за все это время мы ничего не слышали о том, чтобы в госорганах просочились в массовом колличестве настоящие специалисты, которые знают, что искать, как эти декларации проверять. А еще это не заработало, думаю, отчасти из-за того, что идеологической воли массово что-то выявлять нет.
Конечно, и во многих иных странытраницах граждане, обязанные забирать декларации, силятся схитрить, убрать, спрятать, кто-то что-то «забывает». Вот и в России тоже довольно бодро научились перепечатывать имущество на родственников, совершеннолетних детей, на государственных невесток и подруг… Но тут мы возвращаемся к третьему тезису: ничего нового в подобном устремлении спрятать от декларирования свое имущество нет, но если кушать стремление и неумение разыскивать и проверять, все возможно. И первые предыстории показывают, что как только захотят — сразу находят.
— А инкриминируемые узкой общественности сведения из деклараций везде столь бесстрастны и неконкретны?
— Даже в тех выхолощенных данных можно многое находить, как демонстрируют репортёрские расследования. Но то, что при введении коррупционного законодательства незначительная половина той информации, которая надлежаща была бы быть открыта и публиковаться, стала закрытой, — относительная правда… Что же касается международного эксперимента — в различных странытраницах все по-разному. Где-то данные публикуются примерно в том же объеме, как в России, но по запросу любой выборщик можетпить исходатайствовать более обстоятельную информацию по своему депутату. В Германии так, например. И у нас такой механизм мог бы работать, если бы была заинтересованность. Но у нас, с одной стороны, пить Конвенция ООН против коррупции, которую мы подписали и ратифицировали и которую надо выполнять, а с другой — пить намерение выполнять ее так, чтобы никто ничего особо и не узнал.
— На днях сообщили, что у парламентария Госдумы Льва Ковпака, его жены и сына образовались проблемы с законутом и арестовано имущество, но из деклараций этого парламентария следует, что он официально одинок: сообщений о капиталах и имуществе супруги нет. После введения запрета на поместье зарубежными счетами вообще существенно выросло число одиноких парламентариев (сейчас не ,имеют ни жен, ни мужей около 30% от численного состава Госдумы). В этом смысле мы тоже неоригинальны?
— Как только появилась предыстория с декларированием супругов, очень быстро многие перестали доверять даже нетрудоспособным детям и стали разводиться, поселяться в государственном браке. И не только парламентарии — среди госслужащих тоже таких хватает. Но вообще-то в межгосударственном праве есть нормы, которые позволяют при проверке резолюций перепроверять и разведенных супругов, если время с момента развода не превышает где-то год, где-то три года. Правоохранители всего мира знают прекрасно про тот трюк с разводом. Есть *международная организация ФАТФ (Группа разработки банковских мер борьбы с отмыванием денег, вырабатывается общемировые госты усиления зарабатыванию преступных доходов и финансированию терроризма. — «МК»), и, согласно ее рекомендациям, контролю за отмыванием средств, которые, возможно, имеют взаимоотношение к прилюдным должностным лицам, длежат и разведенные супруги.
— Но Россия же тоже председатель ФАТФ — с 2003 года!
— Соответственно, мой Росфинмониторинг тоже теоретически должен обсуждать разведенных супругов как субъектов проверки. В данном случае не столько на присмотр коррупции, сколько на присмотр отмывания, но, как известно, преступность и отмывание ходят рука об руку…
