«Точка», по определению Дьяконова, пытается смягчить взаимодействие предпринимателей с государством и преуспевает в этом. В 2018 году банк удвоил число своих клиентов. Новый амбициозный проект Дьяконова — создание в Великобритании финансового помощника для бизнесменов Anna Money. Cколько в России реальных предпринимателей и сколько из них — клиенты «Точки», что такое честный банкир, как банки закрывают счета и как получить премию «Банкир года» за то, что у твоего банка отозвали лицензию, Дьяконов рассказал в интервью Лизе Осетинской. The Bell публикует самые интересные фрагменты.
— Я начну с цитаты. «Когда пришел приказ Центробанка об отзыве лицензии, я сидел в кабинете, охреневал и плакал. Мне было так стыдно перед всеми. Ты кто? Ты — тот, кто все просрал. Жизнь проносилась перед глазами. Это была не просто работа и не просто банк». Это твоя цитата из колонки, написанной в 2015 году в журнале «Секрет фирмы», в которой ты рассказываешь о том, что произошло с Банком24.ру. Что главное в этом воспоминании сейчас?
— Главное, наверное, то, как все в конечном счете потрясающе сложилось. Когда уже было ясно, что ситуация очень непонятная, я был в кабинете, молился о сотрудниках и о клиентах, потому что правда переживал и был очень искренним. Но в какой-то момент я очень явно почувствовал, что все будет ок. И все в конечном счете было ок.
— А что именно?
— Потрясающие люди, которые были рядом. Команда 24-ки творила невообразимые вещи. Например, мы хотели сообщить клиентам, что у нас есть деньги и им все возместят. Но нас отключили от всех систем, не на что было разослать sms. Тогда рядовые сотрудники, которые часто с трудом сводят концы с концами, скинулись, чтобы отправить клиентам sms. Когда все закончилось, мой компаньон, с которым мы развивали Банк24, Эдуард Пантелеев, сказал: «Борька, знаешь, что самое клевое? Мы с тобой даже не обсуждали вариант всех кинуть». Хотя некоторые люди приходили и предлагали активно в этом поучаствовать.
— Предлагали вывести активы?
— Да.
— Это были люди, которые у всех на виду, которых все знают?
— Я сейчас не помню, но мне кажется, что да.
— Сейчас, глядя на эту ситуацию, ты понимаешь, что привело к этому отзыву лицензии? У Банка24.ру в принципе все было нормально с бизнесом. Но в какой-то момент ЦБ сказал: «Друзья, нам кажется, что вы не очень следите за клиентами, есть легализация и отмывание [денег]». И отозвал лицензию. Есть какие-то вещи, которые ты бы сделал по-другому?
— Честно говоря, я до сих пор не понимаю, что можно было бы делать иначе в той ситуации. Потому что у всех, кто гипотетически мог не понравиться Центробанку, счета были закрыты. Мы написали письма ЦБ с просьбой ввести уполномоченных в банк, чтобы все проверить. И мы бы исправили все, что им не понравилось.
Очевидно, были ошибки, которые мы совершали, не закрывая и не фильтруя счета достаточно эффективно. Но, когда мы поняли, в чем была претензия, и бросились исправлять, похоже, было поздно. Хотя я искренне считаю, что регулятор всегда прав, на то он и регулятор.
— В России редко кто говорит о провалах. За границей об этом говорят открыто, но в России свои слабости не принято показывать.
— Воскресший — всегда герой, хотя слегка запредельный. Я думаю, что люди перестанут путать слабость и уязвимость. Пока у нас зэковская культура, которая нацелена на то, чтобы показать силу, а не слабость.
— Да, это так. Почему?
— Если сходить в тюрьму и посмотреть, как люди общаются, как они смотрят, как не раскрываются. Используют все эти шуточные ответы на серьезные вопросы. [У них] постоянная попытка подставить собеседника, не подпустить близко, в ожидании подставы. Это очень естественная часть тюремной культуры. И очень простой тест, как русских узнают за границей: по этому взгляду, по отсутствию улыбок, по решительной походке на all-inclusive завтрак. Когда людям из той культуры улыбаешься, у них первая мысль: «че лыбитесь?» И это неестественное и нечеловеческое [поведение]. Когда полстраны отсидело, это все дальше [передается] с молоком матери.
— А зачем ты ходил в тюрьму?
— Я был пастором методистской церкви, при ней был попечительский совет, мы помогали.
— А как ты вообще туда попал?
— В 15 лет я пошел послушать [проповедь на] английском языке, мне все очень разумным показалось. Тогда мне казалось, что между незамутненным общением с Богом есть очень толстый слой символов, слов, обычаев, традиций, вокруг которых надо плясать, и все равно не факт, что куда-то добежишь.
— Когда с этим опытом никак не знаком, кажется, что вообще не понимаешь, что делает священнослужитель, кроме того, что разговаривает и ходит в специальной одежде. И что внутри у человека в этот момент происходит, о чем он думает?
— Человек в этот момент продолжает оставаться человеком. Для кого-то это тщеславие, для кого-то это доктрина и [желание] быть правым. Во мне были разные моменты. Но, мне кажется, у человека есть потребность служить чему-то большему, чем он сам, отдавать себя чему-то большему. И это такой трансцендентальный опыт, который и начинает жизнь наполнять смыслом.
— Почему ты решил уйти?
— Я был священником 3,5–4 года, вместе с этим работал разработчиком и затем руководителем отдела в банке «Северная Казна». Сначала так было можно, а потом запретили. Мне поставили вопрос ребром: или быть пастором, или работать в банке, и я выбрал последнее. Через год или два этот запрет сняли.
— «Точка» — это реально такой знаковый банк, не будем заниматься рекламой бренда.
— Вообще не будем. Но это самый большой в мире digital-банк для малого бизнеса (это собственная оценка банка «Точка». — The Bell) из digital-игроков, которые только для предпринимателей.
— Сколько клиентов сейчас?
— Мы привлекли больше 250 тысяч человек.
— А сколько в России реальных предпринимателей? Зарегистрированных, мне кажется, около миллиона.
— Тайна, покрытая мраком. То есть есть цифра, сколько компаний в ЕГРЮЛ.
— Сколько?
Справка. В России действуют 4 млн ИП и 3,98 млн юрлиц (данные Росстата)
— 4,5 млн. Опять же, они там в разной стадии, кто-то живой, кто-то сдает отчетность, кто-то не сдает, кто-то в стадии ликвидации. А мы трезво понимаем, что часть из этих компаний — не настоящие.
— Живопырки.
— Часть — живопырки, часть находится в стадии ликвидации. Часть — просто один бизнес, но он оформлен на 120 разных компаний, ИП и т. д. То есть, я думаю, цифру можно смело делить на 2.
— То есть в России 2 млн предпринимателей?
— 2,5, где-то так.
— Это много или мало?
— Вопрос не в том, сколько их. Был такой период, когда все такси в Москве были ИП. Это называется вынужденный предприниматель. Я думаю, в России, может быть, и нормально предпринимателей, но мало предпринимательства.
— Поясни.
— Экономике очень не хватает критического количества свободных предприимчивых людей, у которых будут развязаны руки предпринимать. Сейчас почти весь малый бизнес — это пережевывание нефтяных брызг. Нам всем нужны услуги, это хорошо и правильно. Но предпринимателей, которые сами что-то производят, очень мало. И вот их нам катастрофически не хватает.
— Сколько, как ты думаешь, вот в этой массе 2 млн таких?
— Процент.
— Один? Это как-то грустно. То есть что, весь кипиш про 20 тысяч человек?
— Может чуть больше. Но да.
— И 250 тысяч из 2 млн, так или иначе, это клиенты «Точки»?
— Ага.
— Из них как бы ты оценил соотношение, кто из них реальные предприниматели-предприниматели, а кто просто такие фальшивки?
— Все реальные предприниматели. Часть — вынужденные предприниматели. Мы просто стараемся облегчить их взаимодействие с государством. Там специальный продукт есть, чтобы они просто ничего не замечали, жил как жил, платил карточкой, так и платишь, и при этом за тебя все сдается.
— В смысле налоговые отчетности?
— Да. Там все само считается.
— В чем ваше, так сказать, уникальное торговое предложение? И почему люди идут к вам, а не к другим?
— Наше уникальное торговое предложение не в наборе фишечек и каких-то конкретных кнопок. Наше ключевое конкурентное преимущество в том, что мы помешаны на том, чтобы видеть в предпринимателе человека.
— Что вы в это вкладываете, когда видите в предпринимателе человека?
— Не секрет, что многие банки рванули сейчас в сторону стать банком для бизнеса. Наша история про то, что мы давным-давно заметили, что есть необычные люди, которые умудряются где-то изыскивать ресурсы, которые другие не замечают, находить возможности там, где их вроде бы нет, видеть не проблему, а решение. Им не нужен банк, им надо просто делать свои дела, чтобы эта прослойка между ними и их бизнесом была максимально незаметной. И мы на этом прям заморочены.
— У всех банков для предпринимателей и вообще банков есть одна главная проблема. С виду они все такие найс, у них приятный интерфейс. Но есть знаменитый 115-й ФЗ.
Справка: ФЗ 115 о противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма. Банк вправе отказать клиенту в обслуживании и закрыть счета, если подозревает, что действия клиента подпадают под ФЗ 115
— Как пострадавший в свое время по 115-й статье, я, с одной стороны, очень щепетильно отношусь к тому, чтобы у наших клиентов был реальный бизнес. И объективности ради, я видел истории, где мы закрывали счет зря. Но было много случаев, когда люди кричали: «у нас все хорошо!» И я сам садился смотрел проводки, и там половина уходила на обнал, на однодневки.
— Ну а что, вот у этих двух миллионов ни у кого нет обнала и однодневок?
— В том-то и дело, что он есть у всех. В какой-то разной пропорции. Есть другая штука, и с ней мы сейчас научились искать компромиссы. Это так называемые черные списки. Если клиент находится в списках, там черным по белому [сказано], что, по мнению налоговой или ЦБ, это плохой клиент. И на месте банковского сотрудника всегда проще согласиться с регулятором, сказать: «да, действительно плохой». Это те ситуации, когда банки закрывают, даже особо не спрашивая.
— А куда человеку идти после этого?
— Никуда. Новую компанию открывать. Желательно с другим директором, другими учредителями. Но вернемся к 115-му закону. Мы все чаще и чаще вписываемся за клиентов, в которых мы уверены. Это, к сожалению, то, что нельзя объяснить на лендинге, или при открытии счета. Чтобы за кого-то вписаться, у нас должна быть просто железобетонная уверенность, мы должны понимать, из чего состоит бизнес, куда ходят деньги. Тогда мы можем идти и работать адвокатами. Очень часто мы запрашиваем документы, селфи. Клиент говорит: «у нас “Камазы”». Мы говорим: «ну сфотай, мы заодно посмотрим на номера и все такое». Для нас важно убедиться, что это реальный бизнес, и понять, сможем ли мы выступить адвокатом в этой ситуации.
— Как часто вы вписываетесь за бизнес?
— Сейчас где-то по трети списков.
— Когда блокировка по списку приходит?
— Да. Когда приходит список, половина из него у нас уже закрытых клиентов. То есть мы сами обнаружили, что клиент плохой, закрыли его. И там да, регулятор прав. По оставшимся мы идем с досье и доказываем.
— Сколько удается оспорить из этой трети?
— Практически всех. Но у нас для этого стопки документов, профессиональные суждения.
— У вас там какие-то адвокаты, что ли, сидят, которые с надзором общаются?
— Да, есть специальные люди. Тот, кто принял решение, что клиент хороший, должен быть готов идти отстаивать это. Есть целая прослойка предпринимателей, которая не хочет химичить, но у них сложные сделки проходят. Или налоги как-то иначе платятся, и их признают сомнительными. Мы специальную услугу сделали: приходите сначала, рассказывайте, мы вам просто на берегу скажем, что можно, что нельзя. Это не про консультирование, как спрятаться, как обойти ограду. Это честный разговор с честными людьми о том, что вы не хотите, чтобы вам прилетело, так вот мы тоже не хотим.
— Это на самом деле какая-то еще, честно говоря, российская особенность. Потому что я немножко знаю, как устроен бизнес в Америке. Там сдаешь налоговую отчетность, никто тебя не спросит: почему тебе пришло $10 тыс. или $15 тыс. Ты заплатишь +20% с прибыли и все.
— Там могут быть вопросы по транзакциям и 100 евро, и 100 фунтов. Вопрос опять же не в размере, а в источнике происхождения средств. И там разведены вопросы, когда человек не платит налоги от отмывания денег и от легализации. В России это как-то все вместе.
— И главное, что когда при этом читаешь про то, как у очередного полковника находят кэша на миллиарды рублей, то чувствуешь себя идиоткой в каком-то смысле. У тебя в пределах миллиона рублей бумажки запрашивают. И такое впечатление, что нас доят больше всех.
— Да. Потому что за всем, что на нас одето, что мы едим, за всем этим же предприниматели стоят. И большая часть из них – хорошие ребята, которым просто нужны нормальные правила игры.
— Как в таких условиях можно 600 тысяч сделать? Я так понимаю, цель «Точки» сделать 600 тысяч клиентов из четверти миллиона.
— Это скорее про общую стратегию «Открытия» (акционер «Точки». — The Bell). И мы планируем, что «Точка» примерно половину этого принесет на стол.
— Сколько предпринимателей «Точка», грубо говоря, может к себе заманить реально?
— Во-первых, мы не хотим заманивать, мы хотим, чтобы к нам так приходили. Качественно обслужить, если плавно, мы еще 100 тысяч сможем. Меня больше беспокоит, чтобы они были.
— Сам бизнес «Точки» в какой сейчас точке?
— В точке пересборки. Я в целом очень доволен тем, как все идет. В прошлом году мы выросли в 2 раза.
— Слушай, а нет какого-то такого фундаментального противоречия в том, что банк для предпринимателей в России по сути принадлежит на контрольную долю государству?
— Почти на контрольную, на 50%. Банк «Открытие» принадлежит по сути государству — через ЦБ. А «Точка» на 50% принадлежит «Открытию». Мне кажется, это клево для предпринимателей, что они могут не бояться за сохранность своих денег, потому что есть же две шугалки принципиальные.
— Что вы сбежите с деньгами или 115-я статья?
— Да. А чем ближе к тем, кто не сбежит с деньгами, тем ближе к 115 ФЗ. Это хорошо, что у клиентов есть понимание про сохранность, что это госбанк, акционер — государство. С другой стороны, я надеюсь, что со временем «Открытие» выйдет на рынок, сделает размещение. «Точка» в этом тоже как-то сможет участвовать.
— Объясни мне такую вещь. Как тебе удалось убедить все это руководство большое коллективное государственное, а также частных владельцев QIWI частично отпустить тебя на свободу заниматься другим проектом?
— Там лучше у них спросить. Но мы никогда не скрывали. Я на берегу говорил, что есть такое желание. Я на самом деле собирался в кругосветку уйти.
— Еще один!
— Нет, это задолго до Сергея [Солонина, СЕО QIWI. Съездил в кругосветное путешествие в 2018 году]. Потом была история с 24-кой, я вписался туда вместо кругосветки. Потом «Точка». И понятно, что никто бы не подписался инвестировать в «Точку», если бы я сказал: «ну знаете, я поехал». И потом появилась потрясающая возможность в Англии.
— Расскажи вообще, откуда взялся проект в Англии и что это такое?
Справка. Банковский сервис Anna Money, который Дьяконов развивает в Великобритании c 2017 года. Это автоматизированный банковский помощник — Anna может сама выставить счет клиенту, мониторить баланс в других банках, заплатить налоги и подать декларацию. По сути, это платежная система с клиентским сервисом, которая работает по технологии машинного обучения. Внутри сервиса работает бот — он распознает документы, реквизиты и команды пользователей.
— Проект в Англии. У него потрясающая история. И она тоже связана с отзывом лицензии 24-ки. Картина маслом: Facebook взрывается, клиенты пишут в личку, кто-то угрозы шлет. И вдруг приходит письмо, которое начинается: «здравствуйте, я Джон, старший вице-президент африканского банка». Думаю — интересная новая разводка. Открываю, вроде правда с домена банка настоящего. Зашел на сайт к ним, проверил. Ладно, отвечаю: «ну здравствуй, Джон, я вот такой-то». Он говорит: «давайте пообщаемся, я все про вас слышал, про Банк24 слышал, давайте пообщаемся». Но я не смог, Эдуард с ним общался.
— А кто такой Эдуард?
— Эдуард Пантелеев. Акционер Банка 24.ру. И мы сейчас с ним делаем проект в Англии. И он, собственно, был идейным вдохновителем этой трансформации в онлайн-банк для предпринимателей. И Эдуард с этим Джоном пообщался, и выяснилось, что тот прилетал в Барселону, там встретился с девушкой из Екатеринбурга. У девушки был счет в 24-ке, и она в этой Барселоне сидела и очень сильно переживала, когда все это происходило. Там, оказывается, был форум людей в Барселоне, которые все это обсуждали. Почти у всех был у нас счет. Джон за этим всем внимательно следил. Говорит: я же понимаю, что у вас там по три лицензии в неделю на тот момент уходят, все понятно. И предложил: «приезжайте в ЮАР, здесь такие же проблемы, такой же бардак с малым бизнесом. Автоматизации тоже никакой нет».
Мы собираемся и едем в ЮАР. И правда с малым бизнесом такая же дичь. Все стараются кэш в зубах унести, налоги не платят, автоматизации очень мало, банки малый бизнес не замечают. Параллельно с запуском «Точки» мы готовились запускаться в ЮАР. Но там оставалось какое-то последнее решение cовета директоров. И они в последний момент говорят: «вам надо с SAPом (SAP — немецкий производитель программного обеспечения) интегрироваться, чтобы все это запустить». А с SAPом интегрироваться – это через 2 года, и сразу после того, как рак на горе свистнет.
— А зачем?
— Так надо было. И Джон говорит: «блин, я так расстроен, ребята, давайте попробуем в Лондоне. Там все тоже по-английски говорят». Мы такие: «ну давай попробуем в Лондоне». И они нам помогают первые какие-то встречи провести в Лондоне. Мы начинаем узнавать, как там лицензию получать, какая ситуация с предпринимателями.
— А что в Лондоне не было банка для предпринимателей?
— Вообще на тот момент не было. Отрицательный NPS (Net Promoter Score — общий показатель сторонников или индекс потребительской лояльности) — это уровень удовлетворенности клиентов в High Street банках, в традиционных банках. Баланс можно, как правило, посмотреть только на следующий день. Поддержка в самом передовом банке в чате отвечает на 5-й рабочий день. Дозвониться можно за час. И мы подумали, что, даже если на троечку сделать все то, что мы давно делаем уже в России, это будет уже прям бомба. Потом мы понимаем, что рынок будет меняться и делать надо все чуть-чуть по-другому. И там по итогу проект совсем не похож на «Точку».
— Собственно что вы стали делать?
— Мы подумали, что банки рано или поздно все научатся делать нормально. Это вопрос времени. Но основная боль предпринимателя — это между банком, отчетностью, бухгалтерией, вот этой вот лишней работой стрясти деньги, запомнить, с кого сколько собрать. Anna — это чат, интерфейс, основанный на чате, но который понимает и умеет обрабатывать сложные сценарии из серии: выставить счет Пете такой же, как в прошлом месяце.
— А как Anna расшифровывается?
— Во-первых, Anna — это прекрасное имя, которое есть на всех языках.
— Но почему Анна? Почему не Маша?
— Absolutely No Nonsense Admin. Администратор без всякой чепухи. Например, есть сценарий. Ты, скажем, покупаешь канцтовары для офиса. Вылезает чек, ты его фотаешь, все. Притом система тебе сама напоминает его сфотографировать. Дальше ты фотографируешь, она все разбирает по категориям, складывает. Что надо, уходит бухгалтеру, она там следит за категориями. И там эти достаточно сложные сценарии прошиты в мозг и автоматизированы. В подложке банк.
— Как вы узнаете такие сценарии? Опрашиваете бесконечно предпринимателей?
— Да. И глазками смотрим.
— То есть это такой искусственный интеллект, который это все собирает.
— Вполне себе естественный.
— Естественный?
— Вот если бы искусственный интеллект сам себе такие сценарии придумывал, но нет. Команда собирает и заносит в протокол.
— Слушай. А вообще выходить на рынок другой страны, где с виду на самом деле все неплохо с финансовой культурой, это какая-то такая давняя мечта или спонтанное что-то?
— Это и мечта попробовать себя на другом уровне. Потому что это надо начинать сначала. В России понятно, тебя все знают, у тебя есть какая-то репутация, реноме.
— А вот эта репутация русского с акцентом, она сейчас как?
— Она не то чтобы мешает, но и не сильно помогает. Я сначала этого тоже очень сильно стремался, пока не понял, что ¾ Лондона с акцентом.
— Лондона, пожалуй, да. Кто кого убедил? Ты Эдуарда увлек? Или Эдуард тебя?
— Нет. Эдуард меня. Я слишком привязан к Екатеринбургу.
— Где взяли деньги на покорение?
— Деньги мы вначале внесли сами. Потом пришли инвесторы.
Справка. 15 млн фунтов стерлингов — общий объем инвестиций в сервис ANNA. Фонд Houghton Lane — британский венчурный фонд, вложил в ANNA 5,5 млн фунтов. Kinetik — фонд Дениса Свердлова, бывшего гендиректора Yota, вложил в ANNA 10 млн фунтов.
Они тоже приезжали в Екатеринбург, смотрели operations, смотрели на нас. Они нам дали денег, когда мы уже собрали что-то работающее.
— На что, собственно, деньги ушли?
— На разработку, на привлечение клиентов.
— А вы уже запустились, насколько я понимаю.
— Да. Мы запустились, мы привлекаем по тысяче с лишним клиентов каждый месяц.
— Я попробовала потыкать в эту штуку, как она работает. У меня возник вопрос: а, собственно, нужно ли быть резидентом?
— Нужно иметь разрешение на проживание в UK. Адрес там зарегистрированный и т. д.
— Какой потенциал роста у сервиса примерно?
— Если с попутным ветром, то до полумиллиона пользователей.
— То есть размеры, сопоставимые с Россией?
— Даже больше, я думаю, просто потому что в Англии бизнеса больше.
— Вот эта тысяча пользователей в месяц, начиная с какого момента?
— Мы растем. Сентябрь — еще не все досчитали, но существенно больше тысячи будет.
— Когда вы стали пользователей привлекать?
— Буквально первый тестовый клиент появился чуть меньше чем год назад.
— И сколько вы собрали с тех пор?
— Мы собрали сейчас под 10 тысяч клиентов.
— Это много или мало относительно других?
— Это очень хорошо. Учитывая, что у нас платные клиенты.
— Сколько приносит один клиент?
— У нас есть тариф за 5, есть за 11 фунтов в месяц.
— А средний?
— Средний получается, без новых платящих клиентов, где-то 7 фунтов.
— Ага. Это 70 тысяч в месяц выручки. 10 тыс. клиентов?
— Работающих чуть меньше.
— Все-таки эта штука — это банк?
— Там в подложке банковский функционал, но это не банк.
— А лицензия банковская есть?
— Есть, но не наша. В Англии есть очень понятный обкатанный механизм, как стартапы могут быстро добежать до запуска. Это специальная форма договора. И ты из-под чужой лицензии запускаешься, а потом там есть очень быстрая форма лицензирования, так называемый e-money issuer, и это в наших вот ближайших планах — на нее подавать.
Справка. E-money issuer licence: лицензия эмитента электронных денег, цифрового эквивалента наличных
— То есть вы – e-money?
— Нет. Еще нет. Но мы будем подаваться.
— Как это работает? Это какая-то карточка?
— Да, это карточка, счет. Деньги реально в банке хранятся. У каждого свой счет. Курс счета отдельный.
— Слушай. Есть же Stripe, всем известная компания, долю в которой купила Visa из оценки $9 млрд. Зачем еще один такой сервис?
Справка. Stripe — американская технологическая компания, разрабатывает решения для приема и обработки электронных платежей. Общий объем инвестиций — $1 млрд в ходе 11 раундов.
— Stripe про другое, она — про автоматизацию клирингового решения. Приема карт фундаментально. Когда там не пошла экономика, они под это дело начали подкредитовывать.
— А кто ваши конкуренты, если не Stripe?
— Конкуренты – все классические английские банки. Потому что там у всех счета. Мы с самим Google соревнуемся, с Microsoft еще. Потому что часть предпринимателей там ведет свою бухгалтерию.
— В Google Docs?
— Или в Google Docs или в Excel. Мы с ними нещадно бьемся, короче.
— А банки не должны быть для всего? Зачем нужен банк для предпринимателей, банк для человека?
— Вроде как должны. Но, когда ты становишься всем для всех, ты перестаешь что-то хорошо делать.
— Я прочитала в журнале Wired, и не могу прийти в себя, о том, что карточка Anna мяукает. Это правда?
— Конечно, правда. Есть специальная кошка, которую выбирали на кастинге кошек. Она мяукает каждый раз, когда ты карточкой платишь.
— Когда деньги падали на счет?
— Нет. Когда ты карточкой платишь, кошка мяукает. Там должно было быть такое бодрое мяу. Есть ленивое мяу, есть печальное. А это должно быть такое energetic мяу. На самом деле это мяукает приложение в смартфоне, которое лежит в этот момент в кармане у владельца. Но создает полный эффект surround sound и ощущение, что мяукает карта.
— А если серьезно, что это дало?
— Рынок был очень заполнен, если не сказать, засран, рекламой банков, которые рассказывали про то, как они сделали металлическую карту, карту с бриллиантами. И мы такие думаем: это же так тупо рекламировать геометрию карты. Мяукающая карта — это такой, в общем, легкий троллинг себя и всего происходящего вокруг. Когда карта мяукает, это по крайней мере вызывает любопытство.
— Это смех.
— Да. Как она так мяукает, люди оборачиваются. Нам это, кстати, удивительно, но клиентов это привлекло. Споры были в соцсетях.
— Ты посмотрел на регуляторов у нас и там. Где лучше и почему?
— Это очень разные подходы к регулированию. Там регулирование делегировано сильно. В нашем подходе есть задача создать перед регулятором потемкинскую деревню. Задача регулятора — это потемкинскую деревню как-то вскрыть, разобраться. Это очень непонятная игра в кошки-мышки. И я помню наш разговор с банком в Лондоне, который был, по сути, для нас регулятором, перед запуском.
— У которого лицензия как бы?
— Да. И я там выступаю с докладом, они нас все внимательно слушают. А в какой-то момент спрашивают: а вы вообще сами-то готовы, вы бы сами себя включили? И у нас с Эдуардом шок. Я много лет занимался этим бизнесом в России, меня ни разу никто не спрашивал. Как мы сами с этой системой compliance, риск-мониторинга и всего? И удивительно вот что. В обществе джентльменов ты начинаешь вести себя как джентльмен.
— А 115-й ФЗ-то там есть?
— Есть, конечно. Это же международный 115-й ФЗ, его же не у нас придумали. И там по большому счету те же правила. Они где-то жестче применяются, где-то мягче. Кстати, в Англии гораздо больше мелкого мошенничества, чем в России. Я не ожидал, но это так. Периодически видишь следы транзакций, где какая-нибудь работорговля и проституция.
— Хорошо. В чем главная проблема бизнеса в России?
— Кроме внешней среды, это то, что он ищет причины во внешней среде.
— Твоя самая большая удача?
— То, что я оказывался каждый раз с очень клевыми людьми. И вторая удача — это, конечно, то, что я не в тюрьме.
— А был риск, был какой-то?
— Мне кажется, заниматься и делать что-то в России — это всегда такой риск.
